 | Акакий Донка | |||
 | Нелегко жить в отсутствие фауны. Урбанизация заела. Вот почему нарушаю я размеренный порядок воскресной жизни и отправляюсь на Северное водохранилище.
Приятно пахнет пенициллином зеленая вода, воркует в парке “Дружба” радиоузел. Хочется, как это принято у нас на Дону, взять в руки весло и погрести им. Но приходится довольствоваться скрипливыми педалями перекошенного на один бок катамарана.
Незримо наплывает заросший ивовыми плетьми берег. Чу! движется в осоке серая кочка. Еще одна. Не скрывая от жены радости, нацепляю очки. Да. Это три упитанных утки привычно прячутся от катамарана. Выгоняю их из заросшего мелководья, чтобы посмотреть их мощный ход и гордые движения шеей. На затопленном бревне сидят два селезня. Как живется вам, селезни, между “Ростсельмашем” и кладбищем? На каждого из вас приходится до полумиллиона ростовчан. Ничего не отвечает фауна, перебирается подальше во флору.
Движусь дальше на своем хромом корвете вдоль причудливых берегов. Недавно водохранилище осушали для починки, поэтому торчит кое-где из воды сухопутная трава, как некогда в степи во время донских половодий. Вдоль бондаренковской дачи ходят немытые овцы, отвернулись от них рыбаки.
Как символ всего, лежат под мостом на гнилой доске две черепашки. Какие небыстрые мысли шевелятся в их голове под трамвайный грохот?
— Ой, они настоящие? — спрашивает жена.
Не знаю, не знаю... Подкрадываюсь на катамаране. Черепашки плюхаются в воду, и я так и не успеваю подсмотреть в их глазах отсвет какой-нибудь мысли. И я понимаю, что не принято у них делиться потаенным, поэтому живут они долго и доживут до дней, когда воскресная фауна водохранилища снова пополнится людьми, которые будут есть на траве черешню и щекотать загорелые бока своих ребятишек.
сентябрь 1993 года | |||
|
