 | Акакий Донка | |||
 | В Дону столько набралось воды, что рыбе стало вольготно, рыба пошла на луг, сменив сухопутных животных. Время нереста, некоторые рыбы уже вывели малька, он на лугу отгуляется, потом с водой скатится в реку и в залив. Большая вода — теплый нерест; на несколько лет низовья Дона обрыблены. Хорошо.
В разлив, однако, рыба плохо ловится, в степи ее не догнать. Но не добычи жажду. Пыльный утренний автобус набит рыбаками и пригородными бабулями, ведра неистребимо соперничают с рюкзаками. Перед колузаевской рощей на берегу пасется стадо автомобилей. Здесь тоня, и барыги приехали перекупать рыбу у рыбколхозников, тянущих сети, а в них всякую севрюжку. Рыба этой весной очень дешевая, спасибо барыгам да браконьерам.
Вот село Колузаево, все жители которого патриархально носят фамилии на “-енко”. Из Ростова сюда с горы доплюнуть можно при попутном ветре, но это уже Азовский район — суверенитет. Вокруг пруды и высится городище — кладбище, значит. Сначала там важного скифа закопали, никто не помнит его фамилию, потом уже на холме и других хоронить стали. А дальше — деревня Городище. Поперек лежит большая труба, проныривая под дорогой. По трубе гонят воду из Дона в пруды для всяких рыб, разводимых в корыстных целях.
Вдоль трубы к Дону идут рыбаки с рюкзаками, в черных куртках, с галифе и сапогами. Я иду торопливее, хочу место занять. У Дона каналы, но под водой их не видать, нахожу по памяти. Земля человеком освоена, можно ходить по дамбам. Утренний гибрид (рыба такая) бьет по чакану, отчего руки торопятся размотать удочку.
Рядом мужик одинокий сразу открывает бутылку, от нее пахнет, как от мебельной фабрики. Загадочна русская душа. Хорошо хоть тело неприхотливо.
На лугу вода, и Дон с каналом — единое зеркало. Дон, конечно, чуден, и редкая утка летает. Одна, бедняга, осталась. Искренне забрасываю удочку и вознаграждаюсь — гибрид граммов на четыреста рвется в камыши. Мужик завистливо отвлекается от своей политуры и разматывает удочки.
По обычаю ловится с утра. Вокруг рыбачков поднабежало, в других местах не ловится. Рядом пожилой мужчина зазевался и его гибрид запутался в камышах, пришлось обрывать леску. Гибрид так и остался на приколе, время от времени шумя отчаянно. Мужчина подходит ко мне и говорит:
— Вот тема для статьи.
И я знаю, что выполню этот социальный заказ. Как я не заметил, когда читатели стали узнавать меня?
Солнце простодушно зазенитилось, и клев оборвался. Поднимаю заброды и хожу по воде да по кочкам. Прошлогодний камыш пожгли, по умыслу или из хулиганских побуждений — загадка. Обгорелые камышины на земле иногда похожи на змей, точнее наоборот. Разогретые гадюки замечаются мной до опасности поздно, но милуют меня, сердито уползая. Вижу чудное приволье. Тут же внизу, в виде змеиного обеда, прыгают лягушки. В живых никто не останется, и я, но это не страшно.
Возвращаюсь к месту, снимаю очки и подставляю лицо солнцу. Нос будет некорректно красный. Над рекой склонился мужичок. Что сидишь, качаясь, мужичок упитый? Не отвечает мужичок, вздыхает на природу политурой да роняет в воду скупые мужские волосы.
Ревут иногда пароходы. Вода везде, и кажется, что они идут по затопленному лугу. В деревне кричат гуси, свиньи и коровы, слышится незатейливый фольклор. Пора идти.
Я удачливо заполняю автобус до отказу, и другим он отказывает. Опять здесь пригородные бабули с ведрами. Наверное, они созданы, чтобы вредить рыбакам. Тут же едут трактористы. Ближе к Ростову люди на шоссе размахивают руками и бегут за автобусом. Но недолго — устают быстро. Надо всем этим торчат трубы, промышленность, город. Там злые подростки клянчат друг у друга марихуану, хотя на самом деле это анаша, и в этом все российское лицемерие и неправда наших дней, в которых я живу, и это неизбежно, но борюсь и ищу, и не сдаюсь, даже когда нахожу. Город возвращается — хмурый водитель отбирает у пассажиров деньги.
июнm 1994 года | |||
|
