Акакий Донка

Четыре луны с обрыва

О Лиманчике, если вы понимаете, о чем я.

В зарослях кизила белкоподобные сони, ленивые днем, ночью занимаются любовью. В радостном экстазе они попарно падают вниз, на людей, которые тоже занимаются любовью, но никуда не падают. Не потому, что нет радости, а потому, что уже лежат на земле. Море штурмует берег. Горит костер диких постояльцев. Ритуально стучит ложка по миске, и долговязый турист орет не в размер и не в такт молодежную песню:

Мы ростовские ребята,
Воры и грабители.
Ехал дедушка с навозом —
И того обидели.

Еще не успело отметаться пьяное эхо, а турист кричит мне на ухо: “Ты понял, да?”. Понял.

В ущелье неугомонно ночует университетский лагерь. Вдали от высокого обрыва, над морем, мерцают геополитические рубежи России. А под обрывом кричат ее пьяные сыны. Идут по стратегическим траекториям торговые суда из Новороссийска. В небе — четыре луны. Я нацепляю очки. Лун не становится меньше, но теперь их легче пересчитать и это успокаивает.

Вдоль озера бредет к морю человек с черным лицом. Неделю назад были завезены и прижились здесь два негра. “Эк ты, брат, напился”, — говорят ему встречные.

Глубокомысленно встречаю рассвет на берегу озера, над которым склонилась табличка, именующая его архитектурным памятником. Плывет по утренней ряби гадюка, осмелевшая в наступившей наконец предутренней тишине. Куда плывешь ты, гадюка, символ мудрости и гадости? Что ищешь и что бросила ты? Ничего не отвечает гадюка, задумчиво смотрит вдаль и ныряет, чтобы убить себе на завтрак сазаньего подростка.

Идут на море утренние группы отдыхающих, и шестое чувство подсказывает мне, что сейчас они начнут делать зарядку. Спят где-то поваленные, как деревья, мои друзья и все остальные, так и не найдя своих палаток. Солнце красит нежным светом. С его первыми лучами приходит и сразу же уходит понимание.

По пляжу идут молодые пограничники, утомленные штык-ножами, мудрые в своей невинности, бережно обходят оставшиеся с ночи на берегу чувственные и бесчувственные женские тела. Мало кто на отважной погранзаставе помнит свою прошлую инкарнацию, но, глядя на тела, пограничники понимают, что мир имеет больше отражений, чем об этом думает их ротный — постаревший до срока капитан, живущий в цементном распадке на берегу воды, что родила в начале времени всех нас и всех наших знакомых.

август 1993 года